Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном
городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть
три года скачи, ни до какого государства не доедешь.
Позавтракать
Мужьям хозяйки вынесли:
Ватрушки с творогом,
Гусятина (прогнали тут
Гусей;
три затомилися,
Мужик их нес под мышкою:
«Продай! помрут до
городу!» —
Купили ни за что).
Вить от нас и
город в
трех верстах, батюшка.
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста
трех аршин с вершком, и что же? — прибыл в тот
город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали суду.
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш
город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет
три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал с триумфом в
город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых
трех классов особы, то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Во время его управления
городом тридцать
три философа были рассеяны по лицу земли за то, что"нелепым обычаем говорили: трудящийся да яст; нетрудящийся же да вкусит от плодов безделия своего".
Вронский с Анною
три месяца уже путешествовали вместе по Европе. Они объездили Венецию, Рим, Неаполь и только что приехали в небольшой итальянский
город, где хотели поселиться на некоторое время.
У тоненького в
три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь — и явился где-нибудь в конце
города дом, купленный на имя жены, потом в другом конце другой дом, потом близ
города деревенька, потом и село со всеми угодьями.
Он слушал и химию, и философию прав, и профессорские углубления во все тонкости политических наук, и всеобщую историю человечества в таком огромном виде, что профессор в
три года успел только прочесть введение да развитие общин каких-то немецких
городов; но все это оставалось в голове его какими-то безобразными клочками.
— Нет, матушка не обижу, — говорил он, а между тем отирал рукою пот, который в
три ручья катился по лицу его. Он расспросил ее, не имеет ли она в
городе какого-нибудь поверенного или знакомого, которого бы могла уполномочить на совершение крепости и всего, что следует.
Даже не происходило в продолжение
трех месяцев ничего такого, что называют в столицах комеражами, [Комеражи (от фр. le commeragé) — сплетни.] что, как известно, для
города то же, что своевременный подвоз съестных припасов.
Вообрази, что в
трех верстах от
города стоял драгунский полк.
Старушка вскоре после отъезда нашего героя в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти со стороны его обмана, что, не поспавши
три ночи сряду, решилась ехать в
город, несмотря на то что лошади не были подкованы, и там узнать наверно, почем ходят мертвые души и уж не промахнулась ли она, боже сохрани, продав их, может быть, втридешева.
Тарас уже видел то по движенью и шуму в
городе и расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил в
три таборы курени, обнесши их возами в виде крепостей, — род битвы, в которой бывали непобедимы запорожцы; двум куреням повелел забраться в засаду: убил часть поля острыми кольями, изломанным оружием, обломками копьев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу.
Взад и вперед от приморской деревни в
город составляло не менее
трех часов скорой ходьбы, но Мери не послушалась советов рассказчицы.
В молодой и горячей голове Разумихина твердо укрепился проект положить в будущие три-четыре года, по возможности, хоть начало будущего состояния, скопить хоть несколько денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и капиталов мало; там поселиться в том самом
городе, где будет Родя, и… всем вместе начать новую жизнь.
Гаврило. «Молчит»! Чудак ты… Как же ты хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три в
городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит. Он и живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург да за границу, там ему просторнее.
Однажды, года
три тому назад, ему пришлось ночевать на постоялом дворе в отдаленном уездном
городе.
Из шестидесяти тысяч жителей
города он знал шестьдесят или сто единиц и был уверен, что хорошо знает весь
город, тихий, пыльный, деревянный на
три четверти.
— Пора идти. Нелепый
город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в
три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
Было в нем что-то устойчиво скучное, упрямое. Каждый раз, бывая у Марины, Самгин встречал его там, и это было не очень приятно, к тому же Самгин замечал, что англичанин выспрашивает его, точно доктор — больного. Прожив в
городе недели
три, Крэйтон исчез.
При второй встрече с Климом он сообщил ему, что за фельетоны Робинзона одна газета была закрыта, другая приостановлена на
три месяца, несколько газет получили «предостережение», и во всех
городах, где он работал, его врагами всегда являлись губернаторы.
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в переулок и пошел куда-то вниз, где переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с
тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над
городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
Бабушку никто не любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он любит одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном доме. Но в день своего рождения бабушка повела Клима гулять и в одной из улиц
города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое здание в пять окон, разделенных
тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
Клим смотрел на каменные дома, построенные Варавкой за двадцать пять лет, таких домов было десятка
три, в старом, деревянном
городе они выступали резко, как заплаты на изношенном кафтане, и казалось, что они только уродуют своеобразно красивый городок, обиталище чистенького и влюбленного в прошлое историка Козлова.
Мужики связали его, привезли в
город, а здесь врачи установили, что земский давно уже, месяца два-три назад тому, сошел с ума.
— На мамашу — не сердись, она о тебе заботливая. Во всем
городе я знаю всего
трех матерей, которые так о сыновьях заботятся.
Но, выпив сразу два стакана вина, он заговорил менее хрипло и деловито. Цены на землю в Москве сильно растут, в центре
города квадратная сажень доходит до
трех тысяч. Потомок славянофилов, один из «отцов
города» Хомяков, за ничтожный кусок незастроенной земли, необходимой
городу для расширения панели, потребовал 120 или даже 200 тысяч, а когда ему не дали этих денег, загородил кусок железной решеткой, еще более стеснив движение.
— Сегодня знакомлю редакцию с культурными силами
города. На семьдесят тысяч жителей оказалось четырнадцать сил, н-да, брат!
Три силы состоят под гласным надзором полиции, а остальные, наверное, почти все под негласным. Зер комиш… [Очень смешно (нем.).]
Густой туман окутывал
город, и хотя было не более
трех часов пополудни, Невский проспект пытались осветить радужные пузыри фонарей, похожих на гигантские одуванчики.
— Идиотский
город, восемьдесят пять процентов жителей — идиоты, десять — жулики, процента
три — могли бы работать, если б им не мешала администрация, затем идут страшно умные, а потому ни к черту не годные мечтатели…
— Ну, идемте смотреть
город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа
три ходил с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на жирную грязь провинции. Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке ее была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
В не свойственном ей лирическом тоне она минуты две-три вспоминала о Петербурге, заставив сына непочтительно подумать, что Петербург за двадцать четыре года до этого вечера был
городом маленьким и скучным.
За
городом работали сотни
три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
Оживляясь, он говорил о том, что сословия относятся друг к другу иронически и враждебно, как племена различных культур, каждое из них убеждено, что все другие не могут понять его, и спокойно мирятся с этим, а все вместе полагают, что население
трех смежных губерний по всем навыкам, обычаям, даже по говору — другие люди и хуже, чем они, жители вот этого
города.
Но осенние вечера в
городе не походили на длинные, светлые дни и вечера в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее по
три раза в день; здесь уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
Зато он чаще занимается с детьми хозяйки. Ваня такой понятливый мальчик, в
три раза запомнил главные
города в Европе, и Илья Ильич обещал, как только поедет на ту сторону, подарить ему маленький глобус; а Машенька обрубила ему
три платка — плохо, правда, но зато она так смешно трудится маленькими ручонками и все бегает показать ему каждый обрубленный вершок.
Три дня сряду ездил он в
город к Ольге и обедал у них, под предлогом, что у него там еще не устроено, что на этой неделе он съедет и оттого не располагается на новой квартире, как дома.
Райский вздохнул и вернулся домой. Он нашел там Викентьева с матерью, которая приехала из-за Волги к дню рождения Марфеньки, Полину Карповну, двух-трех гостей из
города и — Опенкина.
Райский по утрам опять начал вносить заметки в программу своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на минуту к губернатору и еще к двум,
трем лицам в
городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил в саду, стараясь не терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь к каждому звуку в роще.
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в
город, возмутить тишину сонного
города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в
городе, потом пропасть месяца на
три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Три дня прожил лесничий по делам в
городе и в доме Татьяны Марковны, и
три дня Райский прилежно искал ключа к этому новому характеру, к его положению в жизни и к его роли в сердце Веры.
В юности он приезжал не раз к матери, в свое имение, проводил время отпуска и уезжал опять, и наконец вышел в отставку, потом приехал в
город, купил маленький серенький домик, с
тремя окнами на улицу, и свил себе тут вечное гнездо.
Наконец какой-то ближайший к
городу помещик с
тремя сыновьями-подростками, приехавший с визитами в
город.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и глазами, так что, глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из
города, несколько шепчущихся в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
Любила она, чтобы всякий день кто-нибудь завернул к ней, а в именины ее все, начиная с архиерея, губернатора и до последнего повытчика в палате, чтобы
три дня
город поминал ее роскошный завтрак, нужды нет, что ни губернатор, ни повытчики не пользовались ее искренним расположением. Но если бы не пришел в этот день m-r Шарль, которого она терпеть не могла, или Полина Карповна, она бы искренне обиделась.
Я пристально всматривался в физиономию
города: та же Англия, те же узенькие, высокие английские домы, крытые аспидом и черепицей, в два, редкие в
три этажа.
Три странные формы, как
три чудовища, облегли
город.
В Японии, напротив, еще до сих пор скоро дела не делаются и не любят даже тех, кто имеет эту слабость. От наших судов до Нагасаки
три добрые четверти часа езды. Японцы часто к нам ездят: ну что бы пригласить нас стать у
города, чтоб самим не терять по-пустому время на переезды? Нельзя. Почему? Надо спросить у верховного совета, верховный совет спросит у сиогуна, а тот пошлет к микадо.